В самом конце 1981 года мне довелось участвовать в одной из последних встреч Л. О. Утесова с общественностью (в начале марта 1982 года Леонида Осиповича не стало). Речь шла о старинной и современной эстраде, о театрах, о музыкальных спектаклях, о советском джазе 20…30-х годов и современном… Зашел разговор и о звукозаписи, о звуке на концертах, о том, как изменились подходы и вкусы музыкантов и слушателей…
Леонид Утесов и его оркестр
Мне больше всего запомнилось одно высказывание Утесова: «Когда Ленин выступал с балкона особняка Кшесинской, его слышала вся площадь — а ведь оратор-то он был неважный, картавил. А теперь в ресторанных ансамблях трубач играет в микрофон!» Честно говоря, в тот момент меня больше всего поразил «наезд», говоря современным языком, на Ленина — напомню, шел 1981 год, социалистический строй казался незыблемым, а тут такая «диссидентская» выходка — ироническая критика главной идеологической святыни. Хотя было ясно — ничего 87-летнему старику за это не будет, не те времена уже…
Ленин произносит речь на площади
Но и «акустический» аспект сказанного им тоже засел в памяти, и вопрос «Что же действительно случилось с нашим слухом?» — не оставлял равнодушным. Ведь были и другие свидетельства давних времен. Пусть Ленин, по словам Утесова, был неважным оратором. Но Троцкий был признанным лучшим оратором революции. И рассказы о том, как после его пламенных речей на фронте полки шли на пулеметы, — не легенды, я сам читал об этом в подлинных архивных документах Центргосархива Октябрьской революции (ЦГАОР) и Центргосархива Советской Армии (ЦГАСА) (так эти архивы назывались раньше, сейчас иначе, но я называю их «по старинке»).
Троцкий выступает перед красноармейцами
Оставляю «за бортом» вопрос о содержании этих столь возбуждающих речей — но непонятно, как огромная масса людей где-то в поле (или, в случае с Лениным, на площади) могла во всех деталях расслышать ничем не усиленный голос? Говорят, в наших архивах сохранились записи голоса Троцкого, мне слышать их не приходилось, знаю лишь со слов современников, что у него был сильный, высокий голос. Голос Ленина хорошо известен, по крайней мере, старшему и среднему поколению россиян. (Правда, «усилиями» реставраторов ГДРЗ и фирмы «Мелодия» он превратился из баритона в тенор — пластинки, записанные с разными скоростями, воспроизвели на стандартной скорости 78 об/мин и решили, что «быть по сему»). Голос у него совсем не сильный, не звонкий, хотя на механических записях «в рупор» он его явно форсирует, почти кричит.
И все же — неужели слух наших дедов и прадедов был настолько лучше, тоньше, чувствительней, что они слышали прямую, ничем не усиленную речь на площади и в поле? А сейчас ни одна пресс-конференция в небольшом зальчике не обходится без целого комплекса из нескольких микрофонов, распределенной системы звукоусиления да еще и пары микрофонов в зале «для вопросов».
Ведь и в последней «цитадели» акустического звука, академическом вокале, не все гладко — все чаще оперные певцы используют «подзвучку». Когда Дмитрий Хворостовский пел в Большом Кремлевском Дворце цикл военных песен, использование усиления было совершенно необходимо — БКД есть БКД. Но подзвучивание певцов в Большом театре или в Театре оперетты вызывает неприятие — не было там такого никогда, и не должно быть!
А Утесов, приводя пример с Лениным и трубачом, поскромничал и не сказал, — а как же он сам-то пел в сопровождении своего джаз-оркестра?
Вопрос интересный — и вот как отвечал на него известный советский композитор Николай Минх, бывший в свое время музыкальным руководителем утесовского оркестра.
Утесов и Минх
«…В то время не было столь привычных для сегодняшней практики микрофонов и направленных в зал динамиков. И тем не менее, все, кто сидел в двухтысячном партере летнего концертного зала „Эрмитаж“, прекрасно слышали Утесова, — хотя он пел без микрофона в сопровождении джаза, состоящего из духовых иструментов». (Сказанное касается не только Л. Утесова, но и многих других популярных певцов тех лет).
Сегодня мы практически не слышим эстрадных певцов без микрофона. В чем причина? Мне кажется, в характере оркестрового сопровождения, в отсутствии должного звукового баланса между певцом и оркестром. В 30-х годах оркестровые музыканты великолепно владели нюансировкой и тончайшим пианиссимо. Инструментальное сопровождение — не примитивное, не грубое — обычно делалось с расчетом на эту способность музыкантов. В нашем оркестре существовал неписаный закон: чтобы соблюсти верное соотношение звучности, музыкант во время исполнения своей партии должен был слышать каждое спетое певцом слово! Таков был критерий оценки мастерства оркестрового музыканта, его чувства ансамбля. В пьесах, лишенных четкого ритмического пульса, каждый из нас внимательно следил за дыханием певца. Это был своеобразный «ауфтакт» к вступлению оркестра.
А в наши дни, когда на эстраде властвует микрофонная техника, неумеренное усиление звука подчас превращает концертный номер в единоборство между вокалистом и оркестром. Тут уж не до художественности! Руководители оркестров нередко доверяют дело звукорежиссерам, знающим технику, но несведущим в музыке, не имеющим должного вкуса.
И тогда микрофон из прекрасного (хотя и вспомогательного) средства для выявления выразительности становится главенствующим и обезличивающим. Тогда как умелое применение микрофона делает его «продолжением» голоса, а в оркестре он может, например, усилить малочисленную струнную группу, выдвинуть на первый план солирующий саксофон, трубу и т. п.
И еще одно горькое наблюдение. Мне до сих пор приходится дирижировать большими эстрадными оркестрами, и я вижу, что многие современные музыканты не умеют играть piano, особенно в группе или в tutti. Мысль, что микрофон все «вытянет», неумение слышать себя и соседа в общем ансамблевом звучании приводит к низкому качеству исполнения всего оркестра. Речь не просто о «тихом» или «громком» звучании (вспоминаю, как когда-то говаривал один эстрадный пародист: «Здесь чтоб ничего не было слышно, а вот дальше будет мощная тутть») — я имею в виду благородное компактное оркестровое звучание как в piano, так и в forte — в противовес безразличному и невыразительному mezza forte. Думаю, что преодолеть указанный недостаток можно только повышением общей исполнительской культуры музыкантов».
Высказывания Н. Минха очень интересны и ценны, и актуальны для современных музыкантов и звукорежиссеров никак не меньше, чем тогда, когда они был написаны — в начале 80-х годов. Однако ответа на вопрос, стало ли человечество хуже слышать, не дают. Хотя свидетельство Минха, что Утесов, с его небольшим и неярким, даже сипловатым голосом, пел без микрофона на большой зал в сопровождении оркестра — сейчас звучит просто фантастикой!
Но вот несколько лет назад мне поневоле довелось стать участником своеобразного эксперимента. В мае 1991 года в Московском театре эстрады прошел концерт джаз-оркестра Олега Лундстрема. Особенностью концерта было то, что первое отделение оркестр играл свою обычную программу, а второе отделение им дирижировал прославленный американский композитор и дирижер Гюнтер Шуллер, работающий в самых разных стилях, от рэг-тайма до атонального авангарда. На это раз исполнялись оригинальные эллингтоновские аранжировки для биг-бенда.
Гюнтер Шуллер
Но самой главной «изюминкой» было то, что эти пьесы оркестр играл при… полностью выключенной аппаратуре усиления! Вначале, конечно, перепад в силе звука между усиленным звучанием в первом отделении и естественным акустическим во втором был ошеломляющим — казалось, что оркестр звучит ну очень тихо, не слышно деталей, тембры какие-то тусклые… Но через некоторое время слух перестал напрягаться, выявился отличный баланс между оркестровыми группами и партиями, стало отчетливо слышно контрабас и даже шаркающие аккорды гитары, также игравшей без всяких комбиков. А ведь зал Театра эстрады совсем не маленький!
Стало заметно, к сожалению, и другое — некоторая вялость в звукоизвлечении у музыкантов, прежде всего ритм-секции. Уж играя без усиления, следовало бы «поддать» атаки! Но нет, гитарист и контрабасист щипали струны так, как будто играют с усилителем… Поневоле напрашивались сравнения со старыми архивными съемками американских биг-бендов 30-х годов, где ритм-секция «жарит» так, что ноги сами в пляс пускаются… И слышал ее весь зал, несмотря на то, что духовые играют совсем не piano, о котором так проникновенно писал патриарх нашего джаза Н. Минх.
Коль речь зашла о джазовой классике, уместно обратиться к воспоминаниям самых великих. Ветераны нью-орлеанского джаза, в том числе и Луи Армстронг, в своих рассказах о юности очень часто упоминают об уличных выступлениях, о соревнованиях разных оркестров, игравших в расположенных один напротив другого ресторанах. Разумеется, никакой звукоусилительной техники тогда еще не было, но публика все прекрасно слышала. Или воспоминания, как на грузовике было установлено пианино, и его вместе с музыкантом возили по городу, чтобы он поиграл то на одной площади, то на другой. Невольно думаешь — что бы услышала современная публика, если бы вдруг, скажем в Москве, повторить этот эксперимент? Скорее всего — почти ничего.
Усиление оркестров в 1920-х годах
Так претерпел ли деградацию в течение нескольких десятилетий человеческий слух? Есть очень серьезные доказательства того, что — да, факт имеет место. По свидетельству И. А. Алдошиной, клиники заполнены молодыми людьми и девушками, слух которых соответствует пенсионерскому — результат неограниченного пользования плеерами с наушниками-вкладышами и посещения дискотек. Думается, что причин для ухудшения слуха больше — здесь и урбанистическая аудиосреда, и неблагоприятная аудиоэкология, и общий постепенный рост звуковых мощностей в местах проведения культурно-развлекательных мероприятий, от кино и концертов до клубов, ресторанов и дискотек, и многое другое. Компании-производители аудиотехники и инсталляторы с гордостью рапортуют о наращивании звукового давления, о все новых и новых десятках киловатт мощности. В наши дни, если звуковое давление на среднем концерте не превышает 90 децибел, то уже считается, что «было тихо». В проектных документах на инсталляцию в новых залах закладываются как норма уровни в 105…110, а то и 115 дБ на одно «посадочное место». Для развлекательных центров и дискотек предусматриваются уровни и того больше…
Специалисты разных отраслей, связанных со звуком и слухом, давно бьют тревогу. Уникальные разработки мероприятий для сохранения слуха профессионалов проводит калифорнийский House Ear Institute, но они продолжают оставаться делом добровольным. Скоро ли человечество оглохнет — сказать трудно, но усилиями производителей мощной акустики и звукотехников это «светлое будущее» явно приближается. Надеюсь, однако, не застать тотального оснащения всего человечества системами In-Ear мониторинга. Надеюсь, что «я тебя люблю» хотя бы в ближайшем будущем будет произноситься с уровнем звукового давления не больше, чем 30 дБ и без помощи микрофонов и усилителей… А если всерьез — давно пора приниматься за спасение человеческого слуха. Пока не поздно…
21 октября 2015
Анатолий Вейценфельд
Пока никто еще не оставлял комментарии. Вы можете быть первым.
Возможность оставлять комментарии доступна только для зарегистрированных пользователей.